...Гигантское явление рок-н-ролла все захлестнуло, волна за волной, сотни групп по всей стране, в каждом городе есть свой коллектив. Но - удивительно - нет плодов! Я их не вижу. Буквально три-четыре имени, может пять-шесть. И эти люди, они, на мой взгляд, исключают явление рок-музыки, а не поддерживают его, они просто его зачеркивают, потому что остальные занимаются такой беднейшей по своему содержанию деятельностью, такой пеной по сути своей... Почему? Потому что люди не задают себе вопроса: ЗАЧЕМ? Люди задают себе вопрос: КАК? Как угодно, в каких угодно формах, но они постоянно уходят от вопроса: ЗАЧЕМ? Постоянно уходят, потому что стоит только задать себе: ЗАЧЕМ? - и все, король оказывается голый. Моментально, пронимаешь? Его даже чаще всего не оказывается вовсе. То есть: а был ли мальчик? - возникает вопрос у меня. Сотни групп, а слушать нечего. Мы путаемся в рукавах чужой формы, без конца, десять лет, двадцать лет... И дальше так будет продолжаться. Так или иначе, но содержание, та самая жизнь - она проходит мимо. Мимо! Или она принимает такие комические формы... карикатурным образом возникает в текстах. Потому что я подхожу к рок-музыке с точки зрения, безусловно, литературной, с точки зрения идеи. Для меня цель - прежде всего. И, вероятно, постоянно отвечаю на вопрос: ЗАЧЕМ?

<ЗАЧЕМ> - это главный вопрос. На вопрос - КАК? - можно отвечать без конца. Появляется, скажем, на Западе та или иная новая форма, новый стиль - можем работать в этом стиле, возникает еще какая-то форма - будем работать уже в ней. Но мы не вложили в нее свое содержание, оно просто не войдет туда, это чужая одежда, чужие рукава. Речь идет не о том, хорошо это или плохо, хорошая форма или плохая. Чужая - она и есть чужая. Любая форма прекрасна там, где она должна расти, где у нее есть корни. Искусственная пересадка даже сердца, например, по сути дела, - чужое сердце. Нужно иметь совсем другую кровь, другое строение организма, дышать совсем другим воздухом. Это естественно. А когда мы пытаемся влезть во все это, пытаемся тянуть на себя - это либо лопнет, либо...

Ведь наше содержание совсем другое. Мы живем в совсем другой стране, мы живем в гораздо более сложной ситуации, нам труднее постичь эту жизнь, понять, полюбить ее. Потому что мы, как правило, занимаем такую позицию... Я говорю о той музыке, которая так или иначе социальна, я не имею в виду коммерческую музыку. Хотя отсутствие характера- это всегда характер. Так же как отсутствие позиции - это всегда позиция.

Любая музыка - коммерческая - намеренное выколачивание денег из своего инструмента или... чего- угодно! Это называется превращения цели в средство.

Есть очень тонкое слово - спекуляция. Сейчас идет рок-спекуляция. Когда человек не отвечает себе на вопрос ЗАЧЕМ и забывает о том, какова цель его. Зачем он это делает. И пытается что-то играть для того, чтобы играть. Цель замыкается сама на себе.

Это спекуляция, когда музыка, инструмент, все, что угодно: стихи, музыка, сценический образ - все становится средством добиться той или иной цели, не творческой, которую ты сегодня ставишь в жизни. Я бы сказал, что нельзя петь об одном, а жить по-другому. Песню надо жить, ее нельзя петь, ее нужно прожить. Каждую песню надо оправдать жизнью. Если ты поешь о своей любви, то не ври, ты люби! Поешь о своем отношении к обществу, то ты так и живи. Понимаешь?

Песню надо обязательно прожить. А все остальное - это просто спекуляция. Спекуляция на чужих формах, на формах, взятых с пластинок каких-то, формах, которые твои старшие товарищи нашли, доехали до каких-то оборотов, до какой-то стилистики.

Никакой рок-культуры, субкультуры просто не существует! И нельзя оправдываться... нельзя оправдать слабость текстов, слабость идеи, ее отсутствие полнейшее, нельзя оправдывать тем, что это якобы рок-поэзия, рок-творчество, рок-культура, и вы в этом ничего не понимаете. Ерунда! Если это искусство, если это искусство - в общем, тоже термин тот еще. Но если это искусство, то это должно быть живым. Оно должно подчиняться тем же самым правилам и судиться самым строгим судом по тем законам, по которым мы судим тех же БИТЛЗ, скажем, ту же музыку - не важно, рок, джаз, классика, - ту же живопись, ту же поэзию, литературу в целом, вообще любой честный творческий акт. И вот если подходить с этими критериями - а это, по-моему, единственно верный критерий - с точки зрения естества, авторского естества, то по этим критериям многие не выдерживают никакой критики. Большинство тех групп, которые я вижу в Москве, в Ленинграде и тем более в других городах. Увы, у нас провинция не понимает, не чувствует своей души, своей особенности. Весь этот русский рок, так называемый, до сих пор не чувствует своей души, своего назначения. А провинция и того хуже, не понимает своей глубины, своей особой, скажем, сибирской, уральской или какой-нибудь там тульской изюминки, своего зернышка, которое нужно раскрывать.

В Сибири я, например, встречаю безумно талантливых людей, исполнителей, гитаристов, авторов, которые не понимают сути своего таланта и пытаются его облечь в совершенно чуждые для них формы. Они не слышат своего голоса, свою душу, не знают своего пути, не видят свою звезду. Пусть она не такая ркая, потому что у нас сложная ситуация в музыке... Даже если бы мы были обеспечены студиями, возможностью выпускать пластинки, переводить свои идеи в какую-то продукцию, более или менее качественные записи делать... Но это другой вопрос - деньги. Мне кажется, это такая сложность, которую никому не удалось преодолеть. Это противоречие, которое жизнь должна тебе в руки дать естественным путем уже в разрешенном виде: либо тебе тратить всю энергию на то, чтобы что-то купить, либо тебе все- таки на каком-нибудь сторублевом <Урале> что-то делать. Или - на акустической гитаре. И получается либо одно, либо другое. Совместить до сих пор никому не удавалось - потому что у нас такие условия. Как только пытаешься привстать - тебя опять в нокдаун. Это не нокаут, потому что если кто-то пытается вставать и стоять, значит, до нокаута далеко, и нокаута не получится никогда.

Я не думаю, что с роком произойдет то же, что с джазом. Когда из джаза вся социальная суть каким-то образом выхолостилась, патрон стал холостым. И можно теперь стрелять куда угодно, пуля все равно никуда не попадет. А у рок-музыки еще достаточно много пороха, который надо сушить. Нужно сушить этот порох, не разбазаривать его - а сушить. А сушить его чем нужно? Своими словами, сухими дровами. Без него пуля опять же не полетит.

Саш, смотри, такая ситуация: сушить. То есть ты призываешь вернуться к изначальному? К чему?

Я призываю не вернуться к изначальному... Вернуться, да, но по спирали. Понимаешь, о чем речь? У нас очень сходный процесс в рок-музыке происходит - как в западногерманской, скажем. Или любой другой страны, которая не говорит на английском языке. И другие молодые люди той или иной страны - поляки, венгры, западные немцы (я просто изучал эту тему), они точно так же реагировали на нее, как и мы в свое время. Но - при условии, что им это было легче делать. У них среда располагала к этому делу. То есть они не встречали трудностей, барьер был только творческий. Другими словами, они сталкивались с чисто творческими проблемами. А у нас же, прежде чем добраться до таких проблем, нужно ох через какую трясину продираться... А может быть, это и не нужно. Надо выбирать, где сопротивляться, а где не тратить свои силы на то, чего мы, вероятно, никогда не достигнем. Мы никогда не достигнем хорошего звука, я имею в виду те группы, о которых мы говорим, а не группы, которые у нас выступают на хорошем аппарате.

Я говорю о тех, кто собирается, чтобы осуществить какие-то идеи, может быть, записать это по возможности качественно на пленку. Я хочу сказать, что не стоит стремиться тратить свою силу, энергию и время... самое главное, драгоценное - время... Годы эти - это очень продуктивные годы, когда все складывается, когда столько энергии, когда хочется работать, жить, любить. Нам не нужно тратить ЭТО время и добиваться того, чего мы все равно добиться не сможем, во всяком случае, в настоящее время. Например, хорошего аппарата или хорошей гитары. Зачем? У нас есть прекрасные инструменты, скажем, акустические. Суть рок-музыки не в формах, а в содержании. И надо просто вернуться, вернуться к своему содержанию. К нас есть гитары, гармонии и все, что угодно. Собственно, какая разница? Рок тоже родился не с усилителями <Фендер> на шее.

Надо заново родиться?

Ну да! Мы, собственно, еще не родились. То, что мы делаем, это попытки, это макеты, это эмбрионы, которые так и не становятся полноценными людьми.

Саш, но на пути приближения к тому творчеству, о котором ты говоришь, у нас сразу возникает социальный фактор. Он мешает ведь очень сильно...

Да! Мешает. Со всех сторон рогатки! Шлагбаумы. Все закрыто. Правда, чувствуется какой-то теплый ветерок, он как-то радует, но это..

Пряник из-под палки?

Да, скорее всего. Это политика одного пряника и пяти палок.

Но вот как раз, по-моему, этот фактор запретов, фактор рогаток, все эти трудности должны натолкнуть на ту простую мысль, что если мы не можем, допустим играть как на Западе, то и не стоит этого делать. Надо найти свои формы, найти свое содержание и вложить его в совершенно новые формы. Я говорю не только о народной мелодике, но если это в кайф сыграть... Я имею в виду не то, что делают <Песняры>, это все мертвечина. Это все ясно и никому не нужно. Нам, во всяком случае, это не нужно. Не знаю, ну, может быть кому-нибудь нужно. Давайте не будем отметать, будем плюральными. Если мы хотим, чтобы к нам плюрально относились, мы тоже должны плюрально относиться друг к другу и к тем, кто нам мешает.

Каждый все равно должен сделать выбор для себя, понять свою цель. То есть очень просто: понять свою цель, свое содержание, то, что ты хочешь сделать, то, что ты хочешь сказать. Если не можешь ничего сказать - молчи! Лучше ничего не делай. Можешь не писать - не пиши. Ну, попытайся что-нибудь сделать. Но чувство ответственности надо иметь. Чувство ответственности за свое дело.

Я возвращусь к Западной Германии. Они сначала стали играть на английском зыке те же песни, что исполняли БИТЛЗ, РОЛЛИНГ СТОУНЗ, вся плеяда. Потом перешли к технологии так называемого наивного перевода. То, чем занимались и у нас. И это, в общем, было прогрессивно. То есть, по сути дела, пели о том же, о чем пели там, за кордоном, но пели по-немецки, по-венгерски, по-русски. Переводили, находили свои социальные эквиваленты. Если, например, там пели о жизни в Чикаго, то, понятно, мы не будем об этом петь, мы будем петь о том, как живут в Москве. Но это - не наша жизнь, это не жизнь наших улиц, площадей, подворотен, и тем более не жизнь той третьей столицы, как ее называю.

Третья столица?

Есть Ленинград, есть Москва, и существует третья столица - вся Россия, самая великая столица.

Но в тех песнях не было о жизни в третьей столице, это жизнь придуманная. Но, видимо, все это естественно, это болезни роста. И надо их принимать такими, какие они есть, и не пытаться изменить их. Надо просто смотреть - что же впереди?

Я полагаю, что впереди мы сможем найти свои формы, мы сможем поня ть свое содержание. У нас богатая культура, и я уверен, мы найдем эти формы, просто надо корни немножко почистить, и из корней исходить.

Саш, когда ты говоришь обо всех, ты одновременно говоришь и о себе?

Конечно!

Ты же не можешь просто существовать на энергии отказа от того, что остальные не нашли. Значит, ты уже что-то нашел?

Ну, может быть, я пытаюсь это сделать, что-то найти. Я ищу... Трудно говорить о себе. Я хочу найти ту форму...связать, понимаешь, новое содержание, то есть ветер времени - ветер сегодня шнего, завтрашнего дня и вчерашнего. Собственно, это один ветер. И одно поле. И на этом поле хотел бы просто найти свою борозду, бросить туда зерно своего представления о тех или иных вещах, которые происходят вокруг меня. И чтобы это зерно дало росток в некоей форме, которая будет.... Конечно, конечно, она не будет принципиально новой, потому что принципиально новое просто невозможно придумать. Это будет развитие прежних форм, обогащение.

Можно сказать, что это будет мичуринская посадка. Потому что на самом деле я слышу: частушка и рок-н-ролл - как они близки! Когда я слушаю Боба Дилана, я слышу в нем русскую народную песню. Я просто слышу его корень, вижу, что это от корня идет. Почему негритянская музыка нам так близка? Мы же, в общем, никогда не жили в Африке. Тем не менее мы чувствуем, что это естество, что это не искусственно, это не придумано.

Человек же не задумывается над вопросом: как бы мне вот так бы чем-то кого-то удивить? У него это душа поет. Понимаешь, главное, чтобы душа пела!

А там будет видно, какая твоя душа. Ты не думай, как это петь. Надо спеть свою душу - и все. Как бы она ни спела, это окажется верно, если, конечно, она будет брать чистые ноты и ты ей не станешь мешать. Вот, пожалуй, так.

А у тебя есть чувство отпущенного времени?

Отпущенного мне времени? Я бы сказал так: у меня есть ощущение предела - чтобы связать нить времени, которая соединяет каждого из нас со всеми, со своим временем. Если ты ее, эту нить, потеряешь, то - все! Любой нечестный поступок - укорачивает ее. Потому что нечестный поступок - та же спекуляция. И содержание этой спекуляции, я уже об этом говорил вначале, в том, что люди не понимают, не отвечают себе на вопрос: ЗАЧЕМ?

А это ЗАЧЕМ у тебя связано с чем?

Связано с совершенно конкретными понятиями.

Чтобы выговорить жизнь?

Нет-нет-нет! Жизнь так прекрасна, так велика - ее невозможно выговорить...

А разве искусство не бесцельно?

Нет. Конечно, нет! Искусство связано с любовью. Ты должен делать то, что любишь.

Я имею в виду не формы, ты должен любить не формы, ты должен любить то, что ты любишь. И об этом петь. Если ты любишь что-то - женщину, родину, поле, траву, небо, все, что угодно, - ты должен об этом петь, понимаешь? И что-нибудь получится только тогда, когда ты честно поешь о том, что ты любишь. Ты не можешь врать в любви, любовь и ложь - это несовместимые вещи! Когда я люблю, я стараюсь находить такие слова, которыми мне не стыдно говорить о своей любви.

А рок разве на любви? А если и на любви, то там, где любовь, там и ненависть...

Да! Ненависть - это оскорбленная любовь. Любое чувство замешано на любви. Скажем, ненависть - это простейшее шиворот-навыворот, это просто оскорбленная любовь. Так или иначе. Вот. А нужно петь о любви. Даже если ты что-то не любишь... к сожалению, тебе что-то не позволяет - совесть не позволяет тебе любить те или иные вещи в том виде, в каком они сейчас находятся.

Но не мутить воду в себе. Понимаешь, ты можешь ненавидеть и не петь никогда жестоких песен. Любовь - она вещь не жестокая. Любовь, она может быть сколь угодно грубой. Жесточайшей, может быть ненавистью - но это не будет жестокость.

Жестокость - это когда нет выхода. Ты можешь человека ткнуть в ту грязь, в которой он находится, чтобы вымазать его в дерьме, но ты должен вывернуть его голову вверх и показать ему небо, дать выход - тот или иной, - в зависимости от того, насколько он поймет тебя. Тут есть соблазн увлечься собственными изысками, и тогда это будет впустую. А любой честный творческий акт должен быть понятен. Если ты занимаешься творчеством, ты должен понять - ЗАЧЕМ? Для того чтобы добиться цели, - по сути дела, повлиять, так или иначе, но повлиять. А для того чтобы влиять, надо чтобы тебя поняли, иначе опя ть же все впустую, и ты наверняка что-то потеряешь. Нет, ты обязан говорить так, чтобы тебя поняли! Поняли те, на кого ты собираешься повлиять. И тут надо как-то сочетать сложность своего содержания... ну, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Это хрестоматия. Так что ты просто обязан делать все, чтобы поняли твою любовь; ты должен заразить своей любовью людей, ты обязан дать поня ть людям, что... плохим людям - что они тоже хорошие, просто они не знают о том, что они хорошие. Ты должен дать это понять всем, если ты любишь эту жизнь. Если ты ее любишь, конечно.

Я говорю о себе. Потому что я люблю эту жизнь, эту страну. Я не мыслю себе жизни без нее и без этих людей, с которыми я... без тех тысяч людей, которых я просто вижу. Я всех люблю на самом деле, и даже тех, кого я ненавижу, все равно люблю. Просто я знаю, что они не настолько хорошие, чтобы понять это. Ну, а не настолько хорошие, потому что еще не поняли себя, свою душу. Едва ли я смогу изменить их своими песнями, я отдаю себе в этом отчет.

Но ничего не проходит бесследно. Так или иначе, понимаешь? Это капля в море, но это моя капля, и я ее не выпью сам, понимаешь, о чем идет речь? То есть если я брошу свое зерно и оно даст какие-то всходы, то будет уже не одно зерно, а колос, а в этом колосе уже десять-двадцать зерен - то считаю, что прожил не зря.

И я слушаю свою душу. Не надо глушить свою душу, нужно пытаться петь так, как поется. Потому что не всегда хватает таланта - сочинить музыку, сочинить стихи, заниматься творчеством. Это невероя тно вредный предрассудок - связывать любовь, талант со сферой искусства, со сферой творческой. С другой стороны, все, что не делается с любовью, - не нужно жизни. Значит, ты не на своем месте, ты просто... душа не на месте. Ты просто ошибаешься! Тебе кажется, что ты должен писать музыку, снимать фильмы, ставить спектакли, а если это у тебя не получается? Хорошо, если получается. Но жизнь тебе своим судом так или иначе даст понять, правильно ты это делаешь или нет. Если не получается, то нечего совершенно расстраиваться и плакать, надо понять, что это - не твое место, и найти свое место. Может быть, у станка, может быть, в поле... Там, где не хватает честных людей, а честных людей сейчас везде не хватает. Так уж получилось. Это пройдет. Это уйдет. Надо любить! Если ты чувствуешь в себе любовь, ты люби и рассказывай о ней. Если ты что-то ненавидишь, а мы поняли, что это тоже любовь, то ты рассказывай о об этом. Но - честно!

Не пытайся придумывать какие-то немыслимые образы, какую-то совершенно целлофановую культуру, потому что жизнь есть жизнь, и она не простит тех, кто думает о ней плохо. Не простит она тех, кто пытается подменить ее представлениями о ней. Жизнь свое возьмет. Жизнь - это жизнь.

Поэтому я не вижу любви в песнях многих наших якобы рок-групп, ни к чему. По сути, это пустые песни, даром убитое время. Прожженная жизнь. Это холостой заряд. Это называется коптить небо. Сжечь, сжечь себя, сжечь свои запасы, свои дрова - впустую! Ничего из этого не выходит. Никого ты этим не накормишь и не согреешь. Ничего у тебя на плите не стояло. Ты просто прокатился - а небо не надо коптить!

А в каких песнях ты находишь хоть что-то?

Я очень люблю Бориса Гребенщикова, хоть мы с ним совершенно разные люди. Он поет о любви. Безусловно! О своей любви. А я уважаю любую любовь, понимаешь? Любую любовь!

И у Макаревича тоже о любви. И у негров с Ямайки о любви.

И когда я вижу, что человек занимается любимым делом - музыкант, поэт, писатель, инженер, слесарь, сапожник, да кто угодно! - я его уважаю. Он хороший, честный человек.

Но не только же все состоит из любви и ненависти...

Нет. Просто мы каким-то образом это поляризовали, выделили в некоем чистом, кристальном виде, которого не существует, естественно. Не существует чистой любви, всегда что-то примешивается . Тут... как невозможно играть на одной ноте... Но есть некая доминанта, и вокруг нее - масса того, что составляет жизнь, музыку. То есть если задать тональность и взять некую ноту <Любовь>, которая будет единственно верной и определяющей нотой, то все, что вокруг нее - это и будет Жизнь.

А в каком мире ты сам живешь? Можешь сказать? Ты можешь взять и выговорить: мир, в котором ты существуешь?

Я начал свой ответ на этот вопрос несколько лет назад. Каждый из нас должен на этот вопрос всю свою жизнь отвечать. Для чего ты позволил своей душе говорить? С людьми, понимаешь? Не просто на языке встреч, еще раз повторяю: на этот вопрос нужно отвечать всю жизнь. И человек, берущий в руки ту же гитару, занимающийся той же музыкой, отвечает на этот вопрос. Он начал ответ, он начал беседу с теми, кто рядом с ним, и он решил, что его душа вправе говорить в голос. Вправе говорить - вот, собственно, <зачем, зачем>. Чтобы ответить на этот вопрос - ЗАЧЕМ - человек занимается творчеством, позволяет своей душе говорить с другими людьми, дает ей голос свой. И поэтому я буду отвечать на него всю жизнь. Каждой своей песней я пытаюсь ответить и каждым своим поступком, каждой встречей, просто - с утра и до вечера - каждый день! Это постоянно, это работа души - ответ на вопрос; в каком мире ты живешь? Каким ты его хочешь видеть?

Давай я отвечу так на твой вопрос - хотя это, конечно, не исчерпывающий ответ и, может быть, неточный - я скажу так: я живу в мире, в котором нет волшебной палочки одной на всех, она у каждого своя. И если бы все это поняли сегодня, мы смогли бы мир изменить. Мир стал бы прекрасным для каждого, какой он и есть на самом деле. Просто многие не видят, не понимают: волшебная палочка в руках у каждого. Только когда мы все вместе поймем, тогда она и появится. Вот так. И это очень... тут пахнет утопией, но за этим - будущее. Будущее именно таково.

Скажи: а ты мог бы уйти...? У тебя ведь, по сути, бродячая жизнь...

А я и так, считай, у жизни в гостях. И сейчас, и завтра, и...

АЛЕКСАНДР БАШЛАЧЕВ:"КОРНИ ВСЕГДА ОСТАЮТСЯ В ЗЕМЛЕ" РИО: Саша, насколько я знаю, ты тоже был журналистом - мне попадались в Череповецких газетах твои статьи о РОК-СЕНТЯБРЕ... АБ: Да, это моя последняя профессия - перед тем как я, оставив все это дело, пришел за наукой в Питер.РИО: Что (или кто) тебя к этому подтолкнуло? АБ: А Троицкий посоветовал. РИО: Честно говоря, именно от него я и услышал впервые твое имя - это было весной года три назад... АБ: В общем-то, мы как раз тогда и встретились с ним в Череповце. РИО: Кстати, в этом городе раньше была очень мощная рок-сцена. Ты не был с ней связан? АБ: Да, город очень музыкальый, и я был связан с музыкой, но больше как наблюдатель. Я не играл ни в одной группе, но общался с ребятами... РИО: А ты бы хотел сейчас играть с группой? АБ: Видишь ли, сейчас у меня гитара составляет группу. Если бы я играл с группой, я бы освободился от гитары, но при одном условии: чтобы группа давала мне такой же драйв, какой дает мне гитара. РИО: С кем именно хотел бы ты играть? АБ: Со всеми хотел бы. Например, с Курехиным. РИО: Ну, это вполне осуществимо, и, что важно, позволило бы выйти за рамки формы... АБ: Здесь вопрос надо немного не так сформулировать: я хотел бы играть со всеми, но играл бы я. Я мог бы войти в состав любой группы (допустим, на концерте), но это совсем другая игра... РИО: Кого бы ты мог назвать из тех, кто работает в близком к тебе направлении? АБ: А, собственно, что такое направление? Я не знаю своего направления - ведь направление как жизнь - его не выбирают. Вот, в Новосибирске я слышал группу КАЛИНОВ МОСТ, знаешь ее?РИО: Ну да. АБ: Так вот, эта группа по формам очень близка мне. Но я бы не сказал, что она близка мне по какому-то направлению... Что-то у нас не сходится. РИЩ: А со Славкой Задерием играть не пробовал?АБ: У него своя группа... РИО: А тебе кто, вообще, нужен: аккомпаниаторы или личности? АБ: Разумеется, чтобы сами могли работать. т.е. не настолько глупые, чтобы им все об'яснять на каждом шагу... Видишь ли, есть несколько типов групп. БИТЛЗ - это определенный тип группы, СТОУНЗ - тоже, но совсем другой. Есть такой тип, как ДОРЗ, я считаю, это идеал группы. Но в каждом из них - свои особенные отношения. Как нет двух совершенно одинаковых слов... И какой должна быть моя группа, я прекрасно себе представляю... Хотя практически никогда не играл на сцене. РИО: Так с чего же для тебя начался рок? АБ: Сначала надо определить, что такое рок. "Что такое миф?" Некоторые полагают, что слово "рок" - это слияние разных мифов... РИО: ...только поданных в современном изложении? АБ: Да, я тоже так считаю. И начинался он... по-разному. РИО: Ну, хорошо. Есть, например, теория, согласно которой первым советским рокером был Высоцкий. (Мы тоже такого мнения придерживаемся). Он для нас вовсе не то, что Пресли или Дилан для американцев - единственно, что фигуры одного масштаба. но у нас своя музыка. и он всему этому придал новый смысл. Человек, которого можно боготворить... АБ: А что, у кого-то есть другая точка зрения? РИО: Кого любишь слушать (если слушаешь вообще)?АБ: Как что слушаю? РИО: Ну, что нравится, что можешь слушать в любое время? АБ: А-а-а. Люблю АКВАРИУМ. Просто не представляю ситуацию, в которой он может помешать. Когда-то, году в 1981 случилось так (волею судеб, как говорится), что я услышал две песни - "Ты дрянь" и "Железнодорожную воду". И мне сказали, что это все АКВАРИУМ. Понимаешь? И эти две песни не были для меня чем-то разным. Я считал, что это одна группа. РИО: Пожалуй, с некоторым допущением можно было и у нас предполагать в те годы, что эти песни написал один человек. АБ: И с тех пор АКВАРИУМ мне не помешает никогда. РИО: Слушай, а был какой-то толчок, первопричина того, что ты начал петь? АБ: Я вообще не думаю, что существуют какие-то разумные объяснения того, как это происходит... РИО: Отсчетный пункт? Первая песня? Первое стихотворение? Или это все было в глубине себя, не выходило на поверхность... АБ: Скорее всего. Я искал для себя более тесного общения. Понимаешь? РИО: А как тебе кажется, существует ли русский рок? Именно русский, со своим, идущим из древности, поэтическим словом, со своим языком? Веришь ли ты в него? АБ: Верить в то, что существует, нельзя. И, потом, слово "русский" здесь очень неточно: что именно - российский? Советский? Понимаешь, как трудно определить само слово "рок", так же трудно подобрать правильный эпитет. А отсюда нельзя понять, о чем мы говорим... РИО: Давай подойдем с другой стороны. Существует ли у нас аналог того, что, скажем, в Англии называют роком? АБ: Знаешь, давай оставим всю эту путаницу с терминологией и просто договоримся, что мы друг друга понимаем. В Англии и Америке рок-н-ролл - это дерзкий удел одиночки, а русский рок-н-ролл предполагает партнера... Если рок-н-ролл - мужского рода, то партнер должен быть женского. Понимаешь? Когда я выступаю, у меня есть некий оппонент - публика, кстати, именно женского рода (раз уж мы говорим на уровне лексики русского языка). И с этой публикой происходит диалог... Вообще тут такая штука: рок-н-ролл американский все равно не мыслим без партнера. Если музыкант не воспринимает публику - тогда он играет сам с собой. Внутри себя - с собой. На сцене - с публикой... Что интересно: если взять западный рок-н-ролл и русский, то тут может подойти такое сравнение. Смотри: у них собор венчает шпиль, на котором крест. Шпиль, казалось бы, и говорит об игре (между прочим, "spiel" по-немецки "игра"! - ред.). А у нас существует купол. Как голова. Это что означает? Что люди, которые не уверены в своей победе, т.е. в неком шпиле, они магическим образом воздвигают купол, чтобы убедить себя, что они победят. Понимаешь, что я хочу сказать? Люди делают шпиль, но они пролетают, потому что в действительности оказывается, что они верят не в себя. А неуверенные люди (не то, чтобы неуверенные - просто они иначе играют) заранее ставят себе цель в виде купола, и это означает только одно: они готовы обрести реальность в войне, в игре, в работе... Вот в этом и есть большая разница между Россией и Западом. РИО: Саша, вопрос с точки зрения филологии: есть ощущение, что у тебя слово существует как бы само по себе, вне контекста, т.е. оно вмещает в себя гораздо больше, чем оно представляет из себя "внешне", как если бы за скромным фасадом прячется огромный дом... У тебя постоянные ссылки на внутреннюю структуру слова. АБ: Видишь ли, мы ведем разговор на разных уровнях - ты на уровне синтаксиса, а я на уровне синтаксиса как-то уже перестал мыслить, я мыслю (если это можно так назвать) на уровне морфологии: корней, суффиксов, приставок. Все происходит из корня. Понимаешь? Вот, недавно одна моя знакомая сдавала зачет по атеизму. Перед ней стоял такой вопрос: "Основная религия". Я ей сказал: "Ты не мудри. Скажи им, что существует Имя Имен (если помнишь, у меня есть песня по этому поводу). Это Имя Имен можно представить как некий корень, которым является буддизм, суффиксом у него является ислам, окончанием - христианство, а приставки - идиш, ересь и современный модерн. Понимаешь? Я вот так, примерно, мыслю - на уровне морфем, а ты - на уровне синтаксиса спрашиваешь. Я не могу тебе дать ответ, потому что весь синтаксис в твоей голове. У меня тоже, но я не могу. РИО: Если дело в этом, то как в таком случае ты относишься к тому, что твои тексты "снимают" с пленок и перепечатывают? Есть даже самиздатовский сборник. АБ: Понимаешь, тут такая штука. С одной стороны, может, стоит напечатать тексты и подсчитать в них... гласные и согласные, а с другой... Если бы кто-то отнесся к этому творчески (как человек, участвующий в группе, но не музыкант), как некий филолог, он просто совершил бы произвольное членение, а любая фиксация так или иначе неточна. Я сейчас разговариваю на языке твоего плэйера. Возникает дискретность. Понимаешь? Можно членить эти слова на кодовые приставки: не просто сплошным рядом печатать, а подразделять, разбить каким-то образом. Это творческий подход.РИО: Видимо. автор тоже должен в этом участвовать... АБ: Согласен. Наверное. Но я этим не занимаюсь. И не хотел бы - боюсь. РИО: Боишься? АБ: Я бы сказал, не стоит. Самому мне не стоит. Может, это позиция эгоиста, но я не хотел бы этого делать. РИО: Тогда это неизбежно сделает кто-то другой и вольно или невольно даст иное толкование. АБ: Ради Бога. Сразу станет ясно, у кого какой интерес: к Слову или так, к общему потоку. Это только кажется, что существует контекст слов, на самом деле речь идет о контексте корней.РИО: Слово как корень? АБ: Да-да-да! Возьми хотя бы название города - Питер. В моей голове оно читается П и и т е р. Постоянно. Помнишь: "Пиитер, я - поэт..." Но это слово для меня связано не с пиететом, а с корнем "пить". Это гораздо проще. Я, в основном, стараюсь идти к старым корням. Я глубоко убежден, что любой город хранит в себе свою древнюю географию. Люди ее не поминят, но она есть. Это очень важно. В одном месте была березовая роща, в другом рос столетний дуб, еще в каком-то была топь. И они естественным образом связаны с нашим временем. Эта нить - что называется, связь времен - никогда не рвалась. Скажем, где была топь, там никогда не построят храм. Через 200 лет на месте березовой рощи - спокойный район, а где была топь - наоборот, опасный так или иначе. А где был дуб - срубили его и построили храм. Самое главное, когда лес рубят, его рубят на корню, т.е. корни всегда остаются в земле. Они могут тлеть сотни лет, могут смешаться с землей, но они о с т а л и с ь - корни этих деревьев. По моему убеждению, это не может не влиять на весь ход последующих событий. Главное - корни. Вот если лес вырублен, то все корни выкорчеваны должны быть... А ствол и листья - это, собственно, объедки дерева.РИО: А как ты пишешь свои песни? АБ: Они возникают из совокупности событий, которые я не могу так вот просто перечислить. Но я знаю их и просто принимаю к сведению. В песне можно рассказать самому себе о себе все, как есть на самом деле. По этому поводу вот, что могу сказать. Мне приходится много путешествовать автостопом. И в любой квартире я обнаруживаю, что человек, который так или иначе живет в Своем Доме, занимается искусством интерьера по образу и подобию... У человека может быть мания его величества, ее величества, чьего угодно... В общем, я хотел сказать, что единственное искусство (само по себе это слово я просто ненавижу) живо только на кухне. Кухня не терпит лишних предметов. Бывают прекрасные кухни, просто удивительные, а зайдешь в комнату, и видишь, что она вне хозяина, чужая. РИО: Вот, ты говоришь, что видел много городов - как ты относишься к Москве? АБ: Москва... там невозможно просто гулять. Для этого нужно очень хорошо знать Москву: проехать три остановки на метро, потом две автобусом и только потом можно выйти и сказать: "Я начинаю гулять". Я в Москве исходил пешком очень много. А если говорить о корнях Москвы, то у нее корень "кау" (так же, как и в Каунасе, где на гербе бык). Москва - корова. Точно так же, как Вологда - от корня "влага", дословно обозначает "богатырский водохлеб". Волга - то же самое... О Питере мы уже говорили...РИО: И поэтому ты перебрался в Ленинград... АБ: Да. Видишь ли, в Москве, может быть, и можно жить, а в Ленинграде с т о и т жить.

Интервью, взятое Александром Липницким у Славы Егорова. Александр Липницкий: Почему никому, нигде и никогда не удалось толком записать в студии песни Саш-Баша? Вячеслав Егоров: Я думаю, это отчасти зависело от него самого. У Саши было свое, очень странное отношение к творчеству. Я знаю, что он часто сжигал свои черновики, мог три дня их писать и потом все выбросить. Перед ним всегда стояла проблема: нужно ли оставлять информацию зафиксированной; если мир нематериален, то какой смысл воплощать свою идею в материю? Она все равно дойдет куда надо, так или иначе, он полагал. К примеру, у него никогда не было своих записей. Он никогда не слушал свои песни. И я думаю, что он старался о сделанном не думать вообще. Путь Башлачева не был материальный. Ему было все равно, получат ли его записи выход куда-нибудь, или нет, сколько людей: больше или меньше - будут их слушать. Ему было важнее, найдут ли они аудиторию ТАМ, на соприкосновении его ПОЭЗИИ, НЕБА, БОГА... Ему нужно было встретить понимание в первую очередь ТАМ. Хотя, конечно, и здесь тоже, потому что это замыкается. А.Л.: Почему Саша уничтожил оригинал этой записи? У меня сохранился лишь сведенный им дубль... В.Е.: Я повторяю, мне кажется, что емй ничего не нравилось из того, что им уже сделано, потому что все, что относилось к материи, для него не имело смысла. Это было его философией, и он, по крайней мере, старался в это верить, - иначе как поверить в вечность? А.Л.: Я помню, что определенный круг ленинградцев, в частности, Сергей Курехин, познакомившись на домашних концертах с последним циклом песен Саш-Баша (условно назовем их "Вечный Пост"), были настолько поражены масштабом его личности, что строили разнообразные планы по продюсированию этого проекта с привлечением лучших музыкантов города. Рассчитывал ли Александр на постороннюю помощь в дальнейших планах? В.Е.: Я думаю, что, в принципе, рассчитывал, но для себя не осознавал, как это реально осуществить. Он не представлял себе, как это возможно: совместить свои песни с характерами других музыкантов. Ведь любой музыкант, играющий с тобой, учавствует в жизни песни, а Саша всегда боялся впустить кого-то в свою песню. Он был открыт для всех и отдавал все, но любой входящий мог просто что-то не понять и сломать в его мире: "А вдруг ты что-то не сделаешь?" А.Л.: Что ж, недоверие к сотрудничеству - очень характерная национальная черта... В.Е.: Конечно! А.Л.: На фоне твоих последних слов у меня возникло сомнение: а мог ли он вообще довериться при записи своих песен продюсеру, тебе, вчастности; разделить обязанности и ответственность с партнером: "Я пою, а ты делаешь, записываешь"? В.Е.: Но так оно и было на самом деле, мы так и договорились. Он не мешал мне, - просто мы вместе слушали материал, и его дежурной фразой была: "Все не так". Он был недоволем тем, как он поет. Для него не столь важны были аранжировки, сколько самое главное: как бы все это сочиталось с его голосом, чтобы было спето так, как он хочет. Он не мог петь в обстановке студии, потому что студийная работа обязывает к многократному повторению одного и того же процесса: "Ты поешь песню от начала до конца". Современная многоканальная запись это подрузамевает. И у него визникал энергетический конфликт: он не мог петь по старому в каждый следующий момент времени (а это уже другое время: ты не можешь войти в одну реку дважды), а в нашем случае надо было входить четыре раза, у тебя же была 4-канальная "Ямаха". И он не мог решить свой конфликт со временем, не мог попасть в то самое состояние, в котором был полчаса назад. И Башлачев не одинок в своих непростых взаимоотношениях с временем, и в Канаде есть много музыкантов со сходными проблемами. И они идут на моно-студии и делают запись one-take, живьем. Саш-Баш знал заранее, что он не сможет петь, но в конце концов, раз уж мы тогда приехали к тебе на Николину Гору, раз уж мы этим занялись, нужно было что-то сделать и, в принципе, запись свелась к длинному-длинному эксперименту. А.Л.: Я на своей кассете не обнаружил "Егоркиной былины", которую мы втроем не раз вместе играли в студии. Почему ей не нашлось места на пленке? В.Е.: Он ее просто забрал. Эта кассета была у него долгое время, он ее хранил. Собственно, "Былина" и "Мельница" и заняли половину времени в этом безнадежном эксперименте. Ведь "Былина" - длинная вещь, около 20 минут, ее нужно было спеть целиком, прослушать, отметить ошибки, и, чтобы изменить к лучшему, петь сначала - в условиях High-Tech можно вырезать и заменить фразу, слово, звук.., - но он так не мог. "Из песни сова не выкинешь" - надо начать и кончить! Его жизненную философию объединял с христианством принцип "здесь и сейчас" - поэтому концерт и был для него главным и наилучшим событием: только там он давал людям энергию и тут же получал ее обратно. К тому же Саш-Баш не мог работать с техникой, у него сражу же складывались какие-то мистические отношения с приборами. Я помню, как он раздевался в студии догола, стоял при записи вокала на коленях, ползал на четвереньках, - словом, пробовал все способы борьбы с микрофоном. Он не мог петь в пустоту, в абстракцию, ему была необходима хотя бы одна девушка в аудитории, хотя бы одна... А.Л.: Но девушка-то ведь приехала! Дал ли вам что-нибудь приезд Ирины? В.Е.: Она приехала в конце работы - эро раз. И эта "девушка" - она не была слушателем, понимаешь... Ирина привезла мешок травы и дала на самом деле только усталость. Она зря это сделала... Ведь мы приехали с Саш-Башем к тебе налегке, пустые, нам хотелось от всего закрыться и только играть и петь, а Ирина сразу вселила в дом хаос, обычный ее параноидальный напряг, но при этом она внесла и облегчение для Башлачева, в студии появилась женская энергия. А.Л.: Считаешь ли тык, что кайф, наркотики были для него определенным стимулом? В.Е.: Нет. Скорее это было некими новыми материалами, структурами, которые он мог попробовать. Ключиками - да, но они не являлись для него инструментом. Стимул же был дан ему изначально. Наркотики, я думаю, давали ему подвижность ума. И все. Просто ты работаешь быстрее, резче взлетаешь: мозговая атака. Это опять-таки проблема времени. Он не был зависим от наркотиков. А.Л.: Эта зависимость бывает и без физиологической привязки; наркотиками часто пользуются, чтобы укрыться с их помощью от окружающего мира. В.Е.: Я с этим не согласен. Это зависит от человека. Через наркотики ты можешь и открыть для себя окружающий мир, и заниматься исключительно им, а даже и вовсе не собственным. Башлачев как раз очень интересовался окружающей его жизнью. Мы много с ним путешествовали, изучали лица людей, из любой подслушанной детали мог возникнуть философский спор. Саша был невероятно любопытен - я могу это утверждать! Но, бесспорно, к кайфу он имел свой, почти научный подход. Ведь в результте определенных состояний возникают неожиданно яркие, новые сочетания слов или ты начинаешь видеть сами эти слова по-другому. А.Л.: Можешь ли ты вспомнить у него песни, которые являются результатом подобных экспериментов с сознанием? В.Е.: Не то чтобы целые песни, но определенные ритмические, словарные находки - да, абсолютно точно. "Архипелаг Гуляк", например, - иногда это изменение одной-двух букв, которое разом меняет все картину. Однако Саша искал это не столько посредством наркотиков, он больше занимался русским фольклором. Его интересовали законщ построения русской парадигмы. Ты, наверное, знаком с Кушевской теорией, по которой русский язык обладает особой парадигмой - творческой единицей, и что у русских слова не столь кристаллизованы, как в романских языках, где структуры речи достаточно ясны и определенны. С русским же языком ты можешь делать всякие комбинации, рокировки, хитросплетения. Взял словарный корень и вперед: - "дохуя схуя нахуячили расхуячили к хуям". И всем понятно. По-английски так не выразишься. И Саш-Баш как раз очень сильно врубался в эту парадигму, делал всякие фокусы с русским словом: поворачивал буквы и возникали новые языковые смыслы и уровни, и он этим наслаждался! Вообще-то за годы жизни на Западе я убедился, что русский язык более изобратательный, и питерский пьяница говорит более интересно, чем американский интиллегент. А.Л.: Вскоре после приезда Саш-Баша, в Питер переехала пара его приятелей, провинциальных рокеров, Шевчук и Бутусов, которые добились успеха в обеих столицах. В.Е.: Эти двое стали работать в нашем городе. Для того, чтобы записывать пластинки, им необходимо было создать группы, и они пришли к тому, что могут этим заниматься. А у Саш-Баша понимание работы было иное. Он считал работу грехом; "работа" как синоним слова "служба". А.Л.: ...но только то, что угодно душе...? В.Е.: Работать за деньги. Это слишком длинная цепочка для него. Я-то считаю, что запись музыки в студии - то, что моей душе угодно! Другое дело, что это сопряжено с определенным напрягом: звонить кому-то, доставать деньги, договариваться; словом, соприкасаться с этим суетным миром. А у Башлачева всегда существовал конфликт с реальной жизнью. А.Л.: Пересекались ли ваши пути после этой записи? В.Е.: Мы стали общаться теснее - до тех пор, пока он не встретил Настю. А.Л.: В свой последний год Саша не раз говорил мне о том, что его мучает: зарождающиеся и уже переполняющие его песни не находили выхода... В.Е.: Похоже на правду. Эмоционально его новые впечтления были очень сильные. Я навещал его в последние месяцы, зимой - он жил тогда в Комарово, и там была такая смурная, непонятная атмосфера. Я помню, что застал как-то вместе с ним людей из "Алисы", Кинчева, все в черном. Они играли по пустым ведрам топорами. Шаманизм устраивали... У меня возникло тогда тяжелое чувство: прямо в духовный ад попал человек... Но он сознательно в него вошел. Ему нужна была мука. Саше стало недоставать прежнего опыта, он что-то очень искал в это время. И чтобы он с собой не делал: бросал пить, голодал, - ничто не приближалоего к объекту поиска - абсолюту. Ему хотелось сказать что-то столь важное, что на самом деле не сказать никому. А не сказать он не мог. Поэтому он замолчал. В этот период Саша ассоциировался у меня с альтистом Даниловым, с теорией "тишизма". Он ушел внутрь, закрылся, при всем том, что я знал Саш-Баша как очень жизнелюбивого человека, светлого, особенно это было заметно на природе. Он весь открывался ей, превращаясь в простого мальчишку. И это еще одно понимание его жизненной философии - простота. А.Л.: Последняя встреча? В.Е.: Это было на Васильевском, очень странно: он зашел на три минуты, просто забрать какую-то свою вещь. Я бросил ему вслед: "Ну, пока". Он сказал: "Не, я не прощаюсь". И я в тот момент просто подумал, что, наверное, он вскоре вернется: "Почему, - говорю, - не прощаешься?" Он повторил: "Не прощаюсь". И ушел. И все. Я тут же куда-то уехал с "Аквариумом", вернулся вечером и наутро мне позвонили, сказали, что произошло. Утром, как раз... В том, как он со мной расстался, - "не прощаюсь",- был намек... Я и тогда почувствовал что-то важное в его словах, но не мог допустить и мысли... И в тоже время не был очень удивлен происшедшим, это было неотъемлимой частью его философии. Он решил пойти до конца. А.Л.: Наверное, в его последних словах к тебе было вложено знание, что он с тобой встретится, и ваша дружба не умрет... В.Е.: По-моему, так и произошло. Он ушел на какое-то время после смерти. Было очень больно, было трудно. А.Л.: Как ты понимаешь фразу из его песни, которую записывали на Николиной Горе: "А когда забудут, я опять вернусь?" В.Е.: Это не относится к процессу времени... "Я опять вернусь..." В тот самый момент, когда мы о нем вспоминаем - вот сейчас, например, - происходит возвращение. Это не должен быть круг людей, это может быть отдельное включение отдельных людей, в любое время. Я думаю, что всегда какие-то люди будут находить его. И тогда он будет к ним возвращаться. А.Л.: Какие его песни ты вспоминаешь чаще других? В.Е.: В разные дни всплывают разные песни, это происходит спонтанно, и вот в данны момент ни одна строчка не всплывает, потому что явился уже весь образ, который я не могу разделить на строчки. Для меня его образ очень целостный, единый. Его тело, его поэзия, его философия - у него не было имиджа, но был единый образ. А.Л.: Насколько я понял, в твоих отношениях с памятью о нем не существует трагического оттенка, что отлично от восприятия его жизни и творчества многими фанатами, для которых Александр стал символом страдания. Они сделали его судьбу полигоном своих собственных заблуждений и мук, что одно и тоже. В.Е.: Башлачев - великий мастер слова, человек, который занимался поэзией, долго учился этому ремеслу, много прочитал, много писал, имел массу черновиков. И без понимания глубины поэзии невозможно осознать его значение. Я давал послушать его песни западным профессионалам, и все воспринимали их как религиозную музыку. Его песни дают очень широкий диапазон всевозможных переживаний для любых людей - и позитив, и негатив, каждый находит свое. На этом полигоне можно испытывать все: можно стрелять из пушек, можно кататься на воздушных шарах и можно собирать грибы.